Вся жизнь известного биохмика Александра Мюльберга тесно связана с Санкт-Петербургским государственным университетом. Его научный стаж составляет 52 года. Александр Альфредович в детстве пережил страшную трагедию – блокаду Ленинграда.

"Я жил в центре города, в доме № 7 по улице Восстания. Недалеко, на углу Невского и улицы, где стоял мой дом, раньше была Знаменская церковь. Ее взорвали еще в 1940 году, но эти руины так и лежали до конца войны. И собственно, благодаря этому у немцев не было важного ориентира. Они знали, что напротив должен быть Московский вокзал. Рядом − Гончарная улица, выходящая на вокзал, а дальше − грузовая площадка. И там недалеко стояла еще одна церковь. Поскольку в советское время такие места не пользовались популярностью, то она была сильно запущена, и ее приспособили под склад. Это сыграло колоссальную роль. Так как церковь-ориентир разрушили, то немцы стали путаться. И большая часть бомбежек не задела вокзал и Невский проспект. Не так часто бомбили и улицу Восстания, наш дом остался цел.

Как же началась война для нашей семьи? Боялись ли мы? Нет. Все были уверены, что максимум месяца через три мы победим. Да и я к тому же был совсем ещё ребенком, мне тогда не исполнилось и 12 лет. После того, как Ленинград оказался в блокаде, мы сами придумали для себя занятие. Была женская бригада, которая дежурила на крыше первого дома улицы Восстания, самого близкого к Невскому проспекту. Он был наиболее реальным объектом для обстрела. Мы же, мальчишки, облазали все крыши на улице, где не дежурили специальные бригады. А дома были разных уровней, и мы то спускались, то поднимались по водосточным трубам, ничего не боясь. Во время бомбежек на наши дома не сбрасывали тяжелые бомбы – только «зажигалки». Первое время их было очень много. Бомбили по ночам, а светло было, как днем. Мы сбрасывали «зажигалки» с крыш через чердачные окна или в специально заготовленные бочки с водой.

А потом все по-другому стало: нас пристроили к делу, дали официальную работу. Мы начали трудиться на Московском вокзале. В наши обязанности входило поддержание ходовой части составов в рабочем состоянии. Там я проработал два года. За это нам давали карточки на еду, а ведь тем, кто работал, полагалось больше. Помимо этого, нас еще периодически отправляли на «вошебойку». Мы приходили, мылись горячей водой, а в это время нашу одежду прокаливали в специальных агрегатах. Вши − это страшно. Они способны свести с ума ослабленного человека. Вода в блокадном Ленинграде − дефицит, людям было нечем мыться, из-за этого одолевали паразиты. Не было и питьевой воды. Дома я должен был заниматься следующим: обеспечивать семью водой, получать хлеб по своей и маминой карточкам.

Мой папа, Альфред Иванович, работал на закрытом военном предприятии. Он был инженером-электриком и в довоенное время разрабатывал электростанции. А мама, Анна Николаевна, трудилась медсестрой в госпитале на улице Восстания, занималась физиотерапией. Этот госпиталь находился в здании школы № 209. В ее дворе был красивый сад. Интересно, что садовник, который за ним ухаживал, остался жив и восстанавливал сад после войны. Но весь ужас был в том, что у заднего фасада, у выступов здания, лежали тела умерших людей. Штабели трупов, как дрова в поленнице. Впрочем, как и везде в городе в закрытых местах. Бывало, идешь по улице, а рядом падает человек, начинает ползти, а никто ему не помогает. Ведь если такой же дистрофик начнет поднимать упавшего, то умрет рядом с ним. Было очень много погибших от голода людей. И те данные о погибших, что сейчас есть, приблизительны. В городе было гораздо больше людей: когда гитлеровцы наступали на Ленинград, то жители пригородов «ввалились» в город. Но карточки на еду они не получали, а значит, были обречены на голодную смерть. Мизерные запасы продуктов быстро закончились. Вот так город встретил блокаду.

Весной и летом нас отправляли на поля. И когда мы на Московском вокзале работали, и когда уже учились в школе. Я успел закончить четыре класса и в 1943-м пошел в пятый. Как вспашут поля, всех учеников школы − на посевные работы. Когда мы там работали, то жили в бывшем клубе. Поселка уже не было, от него остались одни руины, а клуб сохранился, но что толку от клуба – пустой зрительный зал и сцена. Все, что можно, сожгли на дрова. На сцене сделали для нас, мальчишек, кровати. Хотя и кроватями это сложно назвать, нары – более подходящее название. Уцелела актерская комната, в нее поселили девочек. У них было тепло, а у нас − холодрыга. Я там заболел: воспалились лобные пазухи. Уже потом, когда сняли блокаду, мне сделали три операции. До этого почти не лечили, хоть и давали какие-то лекарства, но эффекта было ноль.

Когда сняли блокаду, я почувствовал, конечно, облегчение, но в душе была опустошенность. Вокруг − вымерший город. А сколько было ленинградцев до войны? И сколько погибло? Я шел по улицам. Мне мерещились трупы людей, хотя все уже убрали, и город был свободный. Но то, что я пережил, научило меня справляться со всеми трудностями. Очень мне помогло и то, что лето 1944-го я провел не в Ленинграде. Как уже говорил, мне сделали три операции, но это не помогало. Врачи сказали, что мне нужно хорошее питание и свежий воздух. А у мамы был то ли двоюродный, то ли троюродный брат, который жил в Ленинградской области и работал лесничим. Я его называл дядя Федя. Он забрал меня к себе, сказал, что буду его помощником. До сих пор вспоминаю, как в день снятия блокады я выбежал на Невский проспект и увидел только одного человека на расстоянии трех домов от меня. И все − больше никого. А позже, после того, как вернулся от дяди Феди, меня встретил оживший город, на улицах было много людей. И никаких тел погибших.

Наверное, мне повезло, что ужасное время застигло меня именно в детстве. Блокадные дети не боялись смерти. Хоть и видели каждый день, как гибнут люди, но страха умереть у нас не было. Просто мы делали то, что нужно. Например, пока можешь, быстрее лазать и бегать по крышам и сбрасывать «зажигалки». У детей психика совершенно другая. Но, даже не смотря на это, сейчас так трудно все точно описать, да и потом неохота копаться в прошлом, вспоминать. Тяжело. Забылось и слава Богу".